Жан Ануй - Томас Бекет [=Бекет, или Честь Божья]

Джильберт Фолиот (подскакивает от негодования). Он оскорбил ваше преосвященство! Это недопустимо! Наглеца надо обуздать!

Архиепископ (задумчиво). Он долго был при мне. Странная, непостижимая душа. Не судите по наружности — это не обычный распутник. Мне не раз доводилось наблюдать за ним во время увеселений, среди шума и криков. Он держится как-то отрешенно. Он еще не нашел себя.

Джильберт Фолиот. Его нужно сломать, монсеньер, пока он еще не нашел себя! Иначе духовенству Англии это обойдется дорого!

Архиепископ. Мы должны действовать осмотрительно. Наш долг проникать в сердца людей. Я не уверен, что Бекет всегда будет нашим врагом.

Архиепископ и прелаты уходят. За сценой слышен крик короля.

Голос короля. Ну что, мой сын, они ушли? Едешь ты на охоту?

С колосников спускаются деревья. Черный бархатный занавес в глубине раздвигается, открывая ясное небо, колонны превращаются в нагие деревья зимнего леса. Звуки охотничьего рога. Свет меркнет, а когда он вспыхивает, — король и Бекет верхом. У каждого на руке на кожаной перчатке сидит сокол. Идет проливной дождь.

Король. Просто потоп! (Вдруг.) Ты любишь соколиную охоту?

Бекет. Я не люблю, чтобы за меня действовали другие. Вот когда я вижу вепря у самого кончика своего копья, и он, повернувшись, бросается на меня!.. Это восхитительное мгновение — ты с ним один на один, и все зависит только от тебя!

Король. Удивительная любовь к опасностям! Почему во всех вас сидит это желание рисковать своей шкурой по самому ничтожному поводу, чего бы это ни стоило? Собственно говоря, ты человек изысканный — ешь мясо вилкой, пишешь непонятные стихи, — и вместе с тем ты гораздо ближе к моим баронам, чем думаешь.

Бекет. Надо рисковать своей жизнью, только это и есть жизнь.

Король. Или смерть. Смешно. (Обращается к своему соколу.) Спокойно, мой красавец. Сейчас с тебя снимут колпачок. Под деревьями от тебя пользы мало. Вот кто обожает соколиную охоту, так это сами соколы! Мне даже кажется, что мы натираем себе зады, не слезая по три часа с седла, чтобы доставить нашим соколам это королевское удовольствие.

Бекет (улыбаясь). Это нормандские соколы, ваше величество. Они хорошей породы. Они имеют на это право.

Король (внезапно, глядя на Бекета). Ты любишь меня, Бекет?

Бекет. Я — ваш слуга, государь.

Король. Ты меня любил, когда я сделал тебя канцлером? Иногда я сомневаюсь, способен ли ты вообще любить? А Гвендолину ты любишь?

Бекет. Она моя любовница, государь.

Король. Почему ты всегда наклеиваешь ярлыки на свои чувства, желая их оправдать?

Бекет. Потому что без ярлыков мир утратил бы законченную форму, государь…

Король. А разве миру необходимо иметь форму?

Бекет. В этом суть, государь, иначе никто не будет знать, что здесь делает.

Вдали слышится охотничий рог.

Дождь усиливается, сир. Укроемся в этой хижине. (Скачет галопом.)

Король (после короткого, почти неуловимого замешательства скачет вслед за ним, подняв высоко руку с соколом. Кричит). Бекет! Ты не ответил на мой вопрос! (Исчезает в лесу.)

Снова звуки охотничьего рога.

Бароны скачут по следам короля и Бекета и скрываются в лесу. Шум грозы. Сверкают молнии. Сбоку на сцене появляется хижина.

Бекет (кричит в сторону кулис). Эй! Человек! Найдется у тебя на гумне сухое местечко, чтобы укрыть лошадей? Оботри их соломой! Да осмотри хорошенько правое переднее копыто коня этого мессира. Мы переждем грозу у тебя!

Через мгновение король входит в хижину, за ним идет саксонский крестьянин, косматый, испуганный, отвешивает бесконечные поклоны, держа в руках свой колпак.

Король (входя и отряхиваясь). Ну и душ! Так и простудиться недолго, черт побери. (Чихает.) И все — ради того, чтобы доставить удовольствие соколам. (Кричит крестьянину другим тоном.) Что ждешь, чего огонь не разжигаешь, здесь у тебя сдохнешь с холоду, собака!

Крестьянин, застыв от ужаса, не двигается с места.

(Чихает, потом Бекету, вошедшему в хижину.) Чего он ждет?

Бекет . Дрова — большая драгоценность, государь. Наверное, у него кончились дрова.

Король. В лесу?!

Бекет. Они имеют право брать лишь две меры валежника. Одной веткой больше — и их повесят.

Король (удивленно). Подумать только! А ведь жалуются, что в лесу слишком много валежника. Впрочем, это касается моих интендантов. (Кричит крестьянину.) Беги, собери столько, сколько сможешь донести, и разожги здесь огонь, как в самом пекле. На этот раз тебя не повесят, собака!

Крестьянин в ужасе, не смеет повиноваться.

Бекет (ласково). Иди, сын мой. Тебе приказывает твой государь. Можешь брать валежник.

Крестьянин, дрожа, беспрерывно кланяясь, уходит.

Король. Почему ты называешь этого старика сыном?

Бекет. Государь, вы же называете его собакой.

Король. Так принято. Всегда саксонцев называли собаками. Впрочем, я не понимаю, почему. Ведь можно их просто называть — саксонцы. Но этот вонючий старик — твой сын… (Втягивает ноздрями воздух.) Чем это они нажираются? Здесь так воняет!

Бекет. Репой.

Король. А что это такое? Какая еще репа?

Бекет. Это такие коренья.

Король (весело). Значит, они едят корни?

Бекет. Лесные жители ничего другого не могут здесь вырастить.

Король. А почему они не переселятся на равнину?

Бекет. Если они переступят границу своего участка, их повесят.

Король. Великолепно! Заметь, жизнь здорово упрощается, когда знаешь, что тебя повесят за любой твой шаг. Тут подумаешь, прежде чем решиться на что-нибудь! Эти люди просто не понимают своего счастья… Но ты мне так и не объяснил, почему ты называешь старика сыном?

Бекет (беззаботно). Мой государь, он так оборван, так беден, а я так могуществен по сравнению о ним, что он действительно мой сын.

Король. С твоей теорией можно зайти слишком далеко.

Бекет. Государь, вы моложе меня и все-таки называете меня иногда — мой сын.

Король. Это совсем другое дело. Это потому, что я тебя люблю.

Бекет. Вы — наш государь. Мы все — ваши дети, мы все в вашей власти.

Король. Даже саксонцы?

Бекет (снимая перчатки, беззаботно). Англия станет Англией в тот день, государь, когда саксонцы тоже станут вашими сыновьями.

Король. До чего же ты сегодня скучен! Так и кажется, что я слушаю архиепископа… Я просто помираю от жажды. Поищи, не найдется ли у твоего сына чего-нибудь выпить?

Бекет шарит в хижине, потом выходит.

(Встает и тоже начинает искать, с любопытством оглядывая жалкую хижину, притрагиваясь к вещам с гримасой отвращения. Неожиданно он обнаруживает внизу в стене нечто вроде люка, открывает его, всовывает туда руку и вытаскивает испуганную девушку. Кричит.) Эй, Томас! Томас!

Бекет (входя). Нашлось что-нибудь выпить, государь?

Король (кончиками пальцев держа девушку). Нет, скорее, съесть. Что ты скажешь об этом, если хорошенько отскребут?

Бекет (холодно). Мила.

Король. От нее скверно пахнет, но ее вымоют. Посмотри, совсем крошка! Сколько ей, по-твоему, лет? Пятнадцать, шестнадцать?

Бекет. У нее есть язык, сир. (Ласково, девушке.) Сколько тебе лет?

Девушка испуганно смотрит на них, молчит.

Король. Ты видишь, у нее нет языка.

Крестьянин вернулся с валежником и в ужасе замер на пороге.

Сколько лет твоей дочери, собака?

Крестьянин с затравленным видом дрожит и ничего не отвечает.

Оказывается, и твой сын немой. Ты что, прижил его от глухой? Однако забавно, стоит мне выйти из дворца, я встречаю целые толпы немых. Я правлю немым народом! Можешь объяснить, почему?